Роберт Локамп - герой романа Ремарка "Три товарища"

Книги

Роберт Локамп – один из трех однополчан, солдат первой мировой войны.  Повествование идет от его лица. Это представитель «потерянного» поколения, тех, кого погубила война.

Автор: Эрих Мария Ремарк

Вид: персонажи романов Ремарка

На фронт попадает со школьной скамьи. Пережив бой на передовой, газы, госпитали с калеками, мертвецкие, братоубийство революции 1918 г., аресты друзей, путч,  безработицу, нищету, Локамп Роберт мечется в поисках места, работая на посылках, не имея профессии. Бывший командир роты Отто Кестер пристраивает его в авторемонтную мастерскую.

Локамп Роберт живет в бедняцком пансионе вместе с калеками, проститутками, эмигрантами, вдовами, пьяницами. Умный, добрый и проницательный Роберт сохраняет способность души отозваться на чужую беду, помощь и сочувствие.  Но его не покидают воспоминания об ужасах войны.

Герой полюбил загадочную прекрасную девушку, чей романтизированный образ является идеалом женственности, благородства, изящества, кажется ему недостижимой. Друзья относятся с пониманием к этому. Но девушка скрывала, что  смертельно  больна туберкулезом, следствием недоедания во время войны. Финал романа – умирание девушки, самоотвержение героя.

Цитаты из романа

Скромность и добросовестность вознаграждаются только в романах. В жизни их используют, а потом отшвыривают в сторону.

Ты хочешь знать, как быть, если ты сделал что-то не так? Отвечаю, детка: никогда не проси прощения. Ничего не говори. Посылай цветы. Без писем. Только цветы. Они покрывают все. Даже могилы.

Благоговение к памяти умерших — это не что иное, как сознание вины перед ними. Люди стараются возместить то зло, которое они причинили покойникам при жизни.

Человек вспоминает о своих скудных запасах доброты, обычно когда уже слишком поздно. И тогда он бывает очень растроган тем, каким благородным, оказывается, мог бы он быть, и считает себя добродетельным. Добродетель, доброта, благородство… — <…> — Эти качества всегда предпочитаешь находить у других, чтобы их же водить за нос.

Такт — это соглашение не замечать чужих ошибок и не заниматься их исправлением.

То была сама мрачная тайна жизни, которая будит жажду желания, но никогда не может её утолить, которая зачинает любовь в человеке и никогда не может её завершить, которая если и посылает всё — любовь, человека, счастье, радость жизни, — то всего этого по какому-то ужасному правилу всегда оказывается слишком мало, и чем большим кажется тебе то, что у тебя есть, тем меньше его оказывается на самом деле.

Нельзя говорить о деньгах с презрением. Многие женщины даже влюбляются из-за денег. А любовь делает многих мужчин корыстолюбивыми. Таким образом, деньги стимулируют идеалы, — любовь же, напротив, материализм.

— Забыл — и прекрасно, что забыл, — вмешался Фердинанд Грау. — В забвении — тайна вечной молодости. Мы стареем только из-за памяти. Мы слишком мало забываем.

Истинный идеалист всегда хочет денег. Ведь деньги — это отчеканенная свобода. А свобода — это жизнь. Мужчина становится алчным, только повинуясь желаниям женщины. Если бы не было женщин, то не было бы и денег, а мужчины составили бы героическое племя. В окопах не было женщин, и не играло никакой роли, кто чем владеет, — важно было лишь, каков он как мужчина. Это не свидетельствует в пользу окопов, но проливает на любовь истинный свет. Она пробуждает в мужчине дурные инстинкты — стремление к обладанию, к значительности, к заработкам, к покою. Недаром диктаторы любят, чтобы их поручники были женаты, — так они менее опасны. И недаром католические священники не знают женщин — иначе они никогда бы не были такими отважными миссионерами.

Они думали о хлебе, всегда только о хлебе и о работе; но они приходили сюда, чтобы хоть на несколько часов уйти от своих мыслей. Волоча ноги, опустив плечи, они бесцельно бродили среди чеканных бюстов римлян, среди вечно прекрасных белых изваяний эллинок, — какой потрясающий, страшный контраст! Именно здесь можно было понять, что смогло и чего не смогло достичь человечество в течение тысячелетий: оно создало бессмертные произведения искусства, но не сумело дать каждому из своих собратьев хотя бы вдоволь хлеба.

<…> женщина не должна говорить мужчине, что любит его. Об этом пусть говорят её сияющие, счастливые глаза. Они красноречивее всяких слов.

И когда мне становится очень тоскливо и я уже ничего больше не понимаю, тогда я говорю себе, что уж лучше умереть, когда хочется жить, чем дожить до того, что захочется умереть.

Всякая любовь хочет быть вечной. В этом и состоит её вечная мука.

И вдруг я увидел, что значу что-то для другого человека и что он счастлив только от того, что я рядом с ним. Такие слова сами по себе звучат очень просто, но когда вдумаешься в них, начинаешь понимать, как это все бесконечно важно. Это может поднять бурю в душе человека и совершенно преобразить его. Это любовь и все-таки нечто другое. Что-то такое, ради чего стоит жить. Мужчина не может жить ради любви. Но ради другого человека — может.

Мне хотелось сказать ей что-нибудь, но я не мог. Трудно найти слова, когда действительно есть что сказать. И даже если нужные слова приходят, то стыдишься их произнести. Все эти слова принадлежат прошлым столетиям. Наше время не нашло еще слов для выражения своих чувств. Оно умеет быть только развязным, все остальное — искусственно.

Только несчастный знает, что такое счастье. Счастливец ощущает радость жизни не более, чем манекен: он только демонстрирует эту радость, но она ему не дана. Свет не светит, когда светло. Он светит во тьме. Выпьем за тьму! Кто хоть раз попал в грозу, тому нечего объяснять, что такое электричество. Будь проклята гроза! Да будет благословенна та малая толика жизни, что мы имеем! И так как мы любим ее, не будем же закладывать её под проценты! Живи напропалую! Пейте, ребята! Есть звезды, которые распались десять тысяч световых лет тому назад, но они светят и поныне! Пейте, пока есть время! Да здравствует несчастье! Да здравствует тьма!

Любовь зарождается в человеке, но никогда не кончается в нём.

Если хочется жить, это значит, что есть что-то, что любишь. Так труднее, но так и легче.

Ты подумай, ведь умереть я все равно должна была бы. А теперь я благодарна, что у меня был ты. Ведь я могла быть и одинокой и несчастной. Тогда я умирала бы охотно. Теперь мне труднее. Но зато я полна любовью, как пчела медом, когда она вечером возвращается в улей.

Женщина — это вам не металлическая мебель; она — цветок. Она не хочет деловитости. Ей нужны солнечные, милые слова. Лучше говорить ей каждый день что-нибудь приятное, чем всю жизнь с угрюмым остервенением работать на нее.

Свет сцены таинственно озарял лицо Пат. Она полностью отдалась звукам, и я любил ее, потому что она не прислонилась ко мне и не взяла мою руку, она не только не смотрела на меня, но, казалось, даже и не думала обо мне, просто забыла. Мне всегда было противно, когда смешивали разные вещи, я ненавидел это телячье тяготение друг к другу, когда вокруг властно утверждалась красота и мощь великого произведения искусства, я ненавидел маслянистые расплывчатые взгляды влюбленных, эти туповато-блаженные прижимания, это непристойное баранье счастье, которое никогда не может выйти за собственные пределы, я ненавидел эту болтовню о слиянии воедино влюбленных душ, ибо считал, что в любви нельзя до конца слиться друг с другом и надо возможно чаще разлучаться, чтобы ценить новые встречи. Только тот, кто не раз оставался один, знает счастье встреч с любимой. Все остальное только ослабляет напряжение и тайну любви. Что может решительней прервать магическую сферу одиночества, если не взрыв чувств, их сокрушительная сила, если не стихия, буря, ночь, музыка?.. И любовь…

Меланхоликом становишься, когда размышляешь о жизни, а циником — когда видишь, что делает из нее большинство людей. (Фердинанд Грау)

…теперь я знаю, чего хотят эти люди. Вовсе им не нужна политика. Им нужно что-то вместо религии. Они хотят снова поверить. Все равно во что. Потому-то они так фанатичны.

До чего же теперешние молодые люди все странные. Прошлое вы ненавидите, настоящее презираете, а будущее вам безразлично. Вряд ли это приведёт к хорошему концу. (Фрау Залевски)

Я стоял рядом с ней, слушал ее, смеялся и думал, до чего же страшно любить женщину и быть бедным.

Она улыбнулась, и мне показалось, что весь мир стал светлее.

Потом наступило утро, и ее уже не было.

Счастье — самая неопределенная и дорогостоящая вещь на свете.

Разве хоть кто-нибудь может знать, не покажется ли ему со временем счастливым тот, кого он сегодня жалеет?

Только не принимать ничего близко к сердцу, — говорил Кестер. — Ведь то, что примешь, хочешь удержать. А удержать нельзя ничего.

Если человек чего-то стоит, значит, он уже как бы памятник самому себе.

Дни рождения ущемляют самолюбие человека. Особенно по утрам…

«Карл» — призрак шоссейных дорог.

Он стоял как отпущенный из обители монах ордена кармелитов и не мог пошевельнуться.

Но ведь надо уметь и проигрывать. Иначе как же жить?

Все безразлично, лишь бы быть живым.

Уметь забыться — вот девиз сегодняшнего дня, а бесконечные раздумья право же ни к чему!

Именно в век деловитости надо быть романтиком, вот в чем фокус.

От принципов необходимо иногда отступать, иначе они не доставляют радости

И не потому, что хотел что-то утаить. Просто все это вдруг показалось мне самому довольно неправдоподобным.

Правда была бесцветной, она никого не утешала, а истинной жизнью были только чувства и отблески мечты…

Питаемся иллюзиями из прошлого, а долги делаем в счет будущего.

В жизни побеждает только глупец. А умному везде чудятся одни лишь препятствия, и, не успев что-то начать, он уже потерял уверенность в себе.

Пусть наши дети заимеют богатых родителей.

Надо держаться покрепче за жизнь, чтобы урвать хоть немного от так называемого счастья

Человеческая жизнь тянется слишком долго для одной любви. Просто слишком долго... Любовь чудесна. Но кому-то из двух всегда становится скучно. А другой остается ни с чем. Застынет и чего-то ждет... Ждет, как безумный...

Поверхностны только те, кто считают себя глубокомысленными.

Время. Мгновение, которое мы переживаем и которым все-таки никогда не владеем. Тикает, неудержимо тикает, стремясь навстречу небытию.

Я помешан на сирени, — сказал последний романтик.

Портные вносят в жизнь красоту. Это во сто крат ценнее всех мыслей, даже если они глубоки, как пропасти.

С женщиной невозможно ссориться. В худшем случае можно злиться на нее.

Когда нет ссор, значит, все скоро кончится.

Мы слишком много знаем и слишком мало умеем… Потому что знаем слишком много.

Я совершаю любую сделку, при которой что-то зарабатываю.

Упустить в наши дни выгодную сделку — значит бросить вызов судьбе.
Порядочный человек с наступлением вечера всегда становится меланхоличным.

Новое новому рознь, и слово «новая» звучит по-разному, в зависимости от того, покупаете ли вы или продаете.

Но насчет лени еще далеко не все ясно. Она — начало всякого счастья и конец всяческой философии.

Человек всегда велик в намерениях. Но не в их выполнении. В этом и состоит его очарование.

Может быть, думал я, может быть, — вечно эти два слова, без которых уже никак нельзя было обойтись! Уверенности — вот чего мне недоставало. Именно уверенности, — ее недоставало всем.

Работа - мрачная одержимость. Мы предаемся труду с вечной иллюзией, будто со временем все станет иным. Никогда ничто не изменится. И что только люди делают из своей жизни, - просто смешно!

Вы не успели заметить, что мы живем в эпоху полного саморастерзания? Многое, что можно было бы сделать, мы не делаем, сами не зная почему. Работа стала делом чудовищной важности: так много людей в наши дни лишены ее, что мысли о ней заслоняют все остальное.

Когда есть цель, жизнь становится мещанской, ограниченной.

Мораль — это выдумка человечества, но не вывод из жизненного опыта.

«всё проходит» — это самая верная истина на Земле.

Жалость — самый бесполезный предмет на свете. Она — обратная сторона злорадства.

Я мог быть вполне доволен. Жилось мне неплохо, я имел профессию… был в добром здравии, и всё же лучше было не раздумывать слишком много. Особенно наедине с собой. И по вечерам. … Но для таких случаев существовала водка.

Как странно все-таки получается: когда пьёшь, очень быстро сосредотачиваешься, но зато от вечера до утра возникают такие интервалы, которые длятся, словно годы. На следующий день все выглядит совсем по-другому, не так, как представлялось накануне вечером.

Романтики — всего лишь свита. Они могут следовать, но не сопровождать.