Профессор Филипп Филиппович Преображенский из повести "Собачье сердце"

Книги

Профессор Преображенский из повести Михаила Булгакова "Собачье сердце" - гениальный ученый и выдающийся хирург. Путем хирургической операции он создал человека, Полиграфа Полиграфовича Шарикова, который чуть его не погубил. Исполнил роль профессора Евгений Евстигнеев.

Источник: повесть "Собачье сердце", фильм "Собачье сердце"

Автор: М.А. Булгаков

Вид: персонажи произведений М.А.Булгакова, известные врачи в кино, злые гении и безумные ученые

Профессор Преображенский солидный, успешный человек пожилых лет. Шарик сразу отмечает: «Именно гражданин, а не товарищ, и даже  - вернее всего, господин. Ближе - яснее - господин. А вы думаете, я сужу по пальто? Вздор. Пальто  теперь  очень многие  и из пролетариев  носят. Правда, воротники  не такие, об этом и говорить нечего, но все же издали можно спутать.  А вот  по глазам - тут уж и вблизи и издали не  спутаешь. О, глаза  значительная вещь.»

Жил в послереволюционной Москве, по адресу: - Калабуховский дом, Пречистенка 24, в  большой семикомнатной квартире. Имеет прислугу - Зину и Дарью.

Так как, профессор является европейским светилом, то и гонорары, и клиенты у него соответствующие – бывшие дворяне и высокопоставленные лица из руководства.

Помогает ему в работе молодой начинающий врач – доктор Борменталь.

Профессор уверен в себе, имеет четкие жизненные принципы, не любит пролетариат и советскую власть вообще. Он считает, что они бездельники и пустобрехи. Противник террора и заявляет, что ласка – единственный способ общения с живыми существами. Опасная для того времени позиция, но профессор имеет высокопоставленных пациентов, которые защищают его. Так, попытка Швондера начать атаку на комнаты хирурга была в корне прервана Петром Алексеевичом.

Надо отметить, что профессор любит вкусно и изысканно поесть и понимает толк в спиртных напитках. Он сторонник разделения труда. Когда работает не думает от удовольствиях. Когда отдыхает не думает о работе.

Опыты с омоложением, привели профессора Преображенского к мысли, провести смелый эксперимент – пересадить гипофиз и семенные железы человека собаке. Эксперимент удался. Правда личность покойника, использованного при опыте, оставляла желать лучшего. В результате собака превратилась в человека – пьяницу и быдло Полиграфа Полиграфовича Шарикова (статья про Шарикова).

После долгих мучений, мытарств, потери нервов и дохода, профессор решает путем операции снова превратить человека в собаку.

Он осознает свою ошибку и понимает, что природа это храм, а не поле для экспериментов и что зря он вмешался в ее законы.

Цитаты и фразы профессора Преображенского:

—Снимайте штаны!
 
—Я вам, сударыня, вставлю яичники… обезьяны.

— Мы к вам, профессор, — заговорил тот из них, у кого на голове возвышалась на четверть аршина копна густейших вьющихся волос, — вот по какому делу…
— Вы, господа, напрасно ходите без калош в такую погоду, — перебил его наставительно Филипп Филиппович, — во-первых, вы простудитесь, а, во-вторых, вы наследили мне на коврах, а все ковры у меня персидские.
— Во-первых, мы не господа!
— Во-первых, вы мужчина или женщина?
— А вас милостивый государь, прошу снять ваш головной убор.
— Я вам не милостивый государь!
— Это вас вселили в квартиру Федора Павловича Саблина?
— Нас, — ответил Швондер.
— Боже, пропал калабуховский дом! — В отчаянии воскликнул Филипп Филиппович и всплеснул руками.
 — Мы, управление дома, — с ненавистью заговорил Швондер, — пришли к вам после общего собрания жильцов нашего дома, на котором стоял вопрос об уплотнении квартир дома…
— Кто на ком стоял? — Крикнул Филипп Филиппович, — потрудитесь излагать ваши мысли яснее.

— Очень возможно, что Айседора Дункан так и делает. Может быть, она в кабинете обедает, а кроликов режет в ванной. Может быть. Но я не Айседора Дункан!..

— Нет, не возьму, — кратко ответил Филипп Филиппович, покосившись на журналы.
Совершенное изумление выразилось на лицах, а женщина покрылась клюквенным налетом.
— Почему же вы отказываетесь?
— Не хочу.
— Вы не сочувствуете детям Германии?
— Сочувствую.
— Жалеете по полтиннику?
— Нет.
— Так почему же?
— Не хочу.

— Лет вам сколько, сударыня?

— Заметьте, Иван Арнольдович, холодными закусками и супом закусывают только недорезанные большевиками помещики. Мало-мальски уважающий себя человек оперирует закусками горячими.

— Водка должна быть сорок градусов.

— Доктор  Борменталь, умоляю вас, мгновенно эту штучку, и если вы  скажете, что это... Я ваш кровный враг на всю жизнь.

— Если вы заботитесь о своем пищеварении, мой добрый совет — не говорите за обедом о большевизме и о
медицине. И — боже вас сохрани — не читайте до обеда советских газет.
— Гм… Да ведь других нет.
— Вот никаких и не читайте.

— Ну, теперь стало быть, пошло, пропал калабуховский дом. Придется уезжать, но куда спрашивается. Все будет, как по маслу. Вначале каждый вечер пение, затем в сортирах замерзнут трубы, потом лопнет котел в паровом отоплении и так далее.

— Почему убрали ковер с парадной лестницы? Разве Карл Маркс запрещает держать на лестнице ковры? Разве где-нибудь у Карла Маркса сказано, что 2-й подьезд калабуховского дома на Пречистенеке следует забить досками и ходить кругом через черный двор? Почему пролетарий не может оставить свои калоши внизу, а пачкает мрамор?
— Да у него ведь, Филипп Филиппович, и вовсе нет калош, — заикнулся было тяпнутый.
— Ничего похожего! — Громовым голосом ответил Филипп Филиппович и налил стакан вина. — Гм… Я не признаю ликеров после обеда: они тяжелят и скверно действуют на печень… Ничего подобного! На нем есть теперь калоши и эти калоши мои! Это как раз те самые калоши, которые исчезли весной 1917 года.

— Что такое эта ваша разруха? Старуха с клюкой? Ведьма, которая выбила все стекла, потушила все лампы? Да ее вовсе и не существует. Что вы подразумеваете под этим словом? — Яростно спросил Филипп Филиппович у несчастной картонной утки, висящей кверху ногами рядом с буфетом, и сам же ответил за нее. — Это вот что: если я, вместо того, чтобы оперировать каждый вечер, начну у себя в квартире петь хором, у меня настанет разруха. Если я, входя в уборную, начну, извините за выражение, мочиться мимо унитаза и то же самое будут делать Зина и Дарья Петровна, в уборной начнется разруха. Следовательно, разруха не в клозетах, а в головах. Значит, когда эти баритоны кричат «бей разруху!» — Я смеюсь.(Лицо Филиппа Филипповича перекосило так, что тяпнутый открыл рот). Клянусь вам, мне смешно! Это означает, что каждый из них должен лупить себя по затылку! И вот, когда он вылупит из себя всякие галлюцинации и займется чисткой сараев — прямым своим делом, — разруха исчезнет сама собой. Двум богам служить нельзя! Невозможно в одно время подметать трамвайные пути и устраивать судьбы каких-то испанских оборванцев! Это никому не удается, доктор, и тем более — людям, которые, вообще отстав в развитии от европейцев лет на 200, до сих пор еще не совсем уверенно застегивают свои собственные штаны!

— Успевает всюду тот, кто никуда не торопится

— Наука еще не знает способов обращать зверей в людей. Вот я попробовал да только неудачно, как видите. Поговорил и начал обращаться в первобытное состояние. Атавизм.